Социальные сети уже давно стали главным источником информации для многих обывателей. Парадигма, в которой жил журналист XX века, исчезает, поэтому пришло время пересмотреть возможности и права журналиста в веке XXI.
В Украине, конечно, и сегодня, в век интернета, многие люди получают информацию из телевизора и печатных медиа. Но и те, что по старинке покупают «желтые» газеты, и те, что предпочитают сомнительные посты, часто принимают прочитанное за чистую монету. В то же время есть немало людей, которые читают только проверенные интернет-издания и, обладая критическим мышлением и развивая его, анализируют полученные сведения, цифры и факты, откуда бы они ни пришли.
В бесконечной борьбе мнений на «манихейском поле» средств массовой информации одной из центральных фигур становится журналист в социальных сетях. И здесь, как и всюду, мнения относительно его роли и прав расходятся. Одни считают, что журналист — это прежде всего лицо издания, в котором публикуются его статьи. И даже если он фрилансер, то все равно не имеет профессионального права постить на своей странице в социальной сети собственное мнение, потому что журналист обязан оставаться беспристрастной глыбой, образцом и источником объективности. Особенно остро этот вопрос встает во времена тяжелых конфликтов: революций, путчей, войн.
К примеру, журналист приходит на Майдан во время «революции достоинства», освещает события с разных сторон и отправляет статью в свое издание. А затем смотрит в церкви на раненых — и в прищуренное, жалкое, уставшее утро пишет у себя на «Фейсбуке»: «господи как же меня заебал янукович и вся эта хуйня». Он может себе это позволить или нет? Журналист отправляется в зону АТО и описывает по порядку ситуацию в армии, затем сепаратистов, затем мирных жителей, рассказывая и о проукраинских, и о пророссийских гражданах. А потом возвращается домой в одной машине с гробами украинских военных, которым не больше тридцати, и пишет, опять-таки у себя на «Фейсбуке»: «Эта земля не стоит столько пролитой крови, лучше бы мы сожгли этот ебаный Донбасс». Этот список примеров можно продолжить, но мысль и без того ясна.
Итак, что может себе позволить журналист в социальных сетях? Может ли он употреблять обсценную лексику, может ли не ставить знаков препинания и, что самое главное, может ли высказывать свою собственную точку зрения? Если нет — получается, что свобода слова существует для всех людей, кроме сотрудников медиа. И тогда журналист превращается из человека в машину по выдаче объективной информации.
История из жизни. Девушка работала на «Радио „Свобода“», не журналистом, эсэмэмщиком. 30 октября 2015 года она написала пост о том, что будет сегодня голодать в поддержку политических заключенных, и призвала поддержать ее. (В этот день в 1976 году голодовку с требованием вернуть рукописи Василю Стусу объявил Паруйр Айрикян, его поддержали многие заключенные советского режима, содержавшиеся в тюрьмах без суда и следствия.) За это девушка была уволена. Уволена из «Радио „Свобода“» за свободу слова. Набока плакал бы.
Надо оговориться, что в конце статьи во многих западных изданиях дается ссылка на «Фейсбук» журналиста: формат издания диктует ему и соответствующее поведение в Сети — это международная практика. Он, конечно, может податься на вольные хлеба, но если хочешь работать в The Guardian, будь добр следовать правилам.
Каждый раз, когда я пишу необъективный пост, то есть просто высказываю свою точку зрения, меня выводят на площадь и предают порицанию. Все эти удары плетью и терновые венцы достаются тебе только потому, что ты журналист. Был бы ты продавцом молока — мог бы писать что угодно (например, «я только что посрал»), но если ты журналист — не имеешь права так высказываться. Тебе лучше постить только статистические данные и статьи, а еще смешные истории о своем псе или коте. Тогда тебя ругать не будут. Тогда ты будешь героем — объективным, беспристрастным, беспроблемным.
Дело не только в содержании, но и в форме. Поэты-битники говорили, что форма важнее содержания, наши люди следуют этой формуле. Если необъективное мнение, завернутое в красивую обертку, люди еще переживут, то пост с обильным употреблением нецензурной лексики, без знаков препинания, оказывается за бортом восприятия. «Ты же журналист! Как ты смеешь материться и не ставить запятые!» — негодует толпа и снова распинает тебя. И плевать они хотели, что те же битники эти самые запятые не ставили, а живой классик американской литературы Кормак Маккарти предпочитает, по его словам, «простые декларативные предложения» и никогда не использует точку с запятой. Также он не использует кавычки для диалогов и считает, что нет никаких оснований «пачкать страницы странными маленькими значками».
Кстати, женщину-журналистку, которая смеет употреблять обсценную лексику, предают порицанию чаще, чем мужчину. Патриархальное восприятие мира и здесь находит своих адептов. Такие вещи прощаются блогерам-тинейджерам и журналистам-корифеям, но если ты уже вырос из первых и еще не дорос до вторых и позволяешь себе вольности — тебя предадут анафеме, не сомневайся.
В Советском Союзе свое мнение можно было высказывать только на кухнях, а лучше в ванной — под шум воды. Собственный голос журналиста должен угаснуть в зеркальной мгле объективности, порваться в клочья в изумленной синеве, слиться с общей правдой. Зоркие примечания, душевные истязания, зыбкие вымыслы, сочное чавканье должны растаять под шум воды в ванной или гул кабака на Подоле. Властные толчки должны остаться на задворках человеческой души. А на следующее утро журналист — солдат формата — снова должен стоять на страже беспристрастности.
Формула «тварь я дрожащая или право имею» здесь может носить разный характер. Во-первых, многие журналисты старшего поколения настаивают на том, что этический кодекс не позволяет профессионалу высказываться от себя, и журналист в силу профессии имеет меньше прав, чем Валя, которая наращивает ресницы. Безо всякой иронии: это нужно принять, с этим нужно смириться.
Надо сказать, что толща непонимания снова вырастает из-за разрыва поколений. Для условных 50-летних журналистов «Фейсбук» не является такой важной площадкой для высказывания (не всех). Для условных же 25–30-летних тот же «Фейсбук» — это место, где происходит жизнь и вершится история, где решают вопросы и ведут дискуссии. Для нас молчать в подобном месте или писать, сглаживая углы и вылизывая фразы, — преступление. С другой стороны, для журналистов старшего поколения высказываться так, как я, — тоже преступление.
Идем дальше. Поговорим о тех, кто считает нужным распять тебя за ненормативную лексику. Многие из них — вежливые, образованные, интеллигентные люди, которые просто не допускают резких, негативно окрашенных высказываний, тем более со стороны человека, который связан со словом. Когда тебя бесконечно предают социальному трибуналу — стоит задуматься: «Так ли уж я прав? Может, не все пидарасы, а я вовсе и не д’Артаньян?».
В третьих, издания переживают за свой авторитет. Их можно понять: кто будет доверять медиа, когда оно говорит одно, а его верный подданный в приватной переписке высказывает противоположные мысли, таким образом вызывая сомнения читателей, которые и так не знают, кому в этом мире верить.
И в четвертых, я уверена, что объективность призвана победить хаос, а сами журналисты должны противостоять мировой энтропии. Исходя из этого, возможно, стоит забыть о собственном голосе или хотя бы прикрутить громкость ради общего блага.
Но и здесь перед глазами встают все философы-индивидуалисты и, бряцая оковами, как призраки в рождественскую ночь перед Скруджем, ругают тебя за слабость и безволие. Пытаясь затронуть как можно больше мнений относительно места журналиста в социальных сетях, я продолжаю оставаться необъективной, потому что я не над процессом, я внутри него, именно поэтому я могу говорить только за себя.
С одной стороны, я точно знаю, что журналистика — это единственное, чем я хочу заниматься, с другой — если я приму целиком и полностью правила этой игры, то перестану быть собой. И как бы это не звучало — нет ничего хуже, чем поддаться общественным правилам и сгубить все, что делает тебя человеком, потерять себя
Скажу вам абсолютно искренне: я не нахожу правильного ответа. Я только знаю, что мне нечем дышать. Мой мир лишился отличительных примет, вместо этого он приобрел устойчивые границы. Я попала в ловушку, подобную ленте Мебиуса. И я не знаю, как отсюда выбраться.