Военные дневники Линдгрен открывают иное её измерение, казалось бы несовместимое с образом автора детских сказок. Но, если разобраться, в сущности не противоречащее ему. На украинском дневники выпустило издательство Laurus, а философ Жюли Реше написала о них для АМЕБЫ.
Линдгрен родилась в 1907 году на хуторе неподалеку от маленького городка Вимербю на юге Швеции. Для Астрид её детство неизменно служило источником творческого вдохновения. Ее детские годы были наполнены нежной родительской любовью, играми, приключениями, шалостями, чтением увлекательных книг и общением с природой.
Личная жизнь Линдгрен поначалу не складывалась. В 18 лет она забеременела от редактора местного журнала, который, остерегаясь опорочить свою репутацию, отказался признавать свою связь с ней. Чтобы избежать слухов Линдгрен вынуждена была уехать в Копенгаген, где в 1926 году родила сына, из-за финансовых сложностей ей пришлось оставить его в семье приёмных родителей. Уехав в Стокгольм, Линдгрен окончила курсы секретарей и устроилась на работу по специальности. После того, как в 1931 году Линдгрен вышла замуж, она смогла забрать сына домой. В 1934 году родила дочку. После замужества она сознательно решила стать домохозяйкой, следуя своему желанию полностью посвятить себя заботам о семье и подарить детям то счастливое детство, которое было у неё самой.
Когда в 1939 году началась Вторая мировая война, Линдгрен стала вести дневник, в котором освещала и анализировала происходящие события. Хотя Швеция до конца войны сохраняла нейтралитет, стране все время угрожала опасность вовлечения в военные события. Активно интересовавшаяся происходящим в мире, Линдгрен устроилась на работу в отдел цензуры шведской спецслужбы, благодаря чему ей был открыт доступ к актуальной информации и свидетельствам очевидцев.
Из-за бытующих предрассудков от человека с такой биографией и такими жизненными приоритетами не ожидаешь основательного и значимого политического анализа. И это крайне вредный предрассудок.
Дневники Линдгрен не только представляют собой высокую историко-политологическую значимость в общепринятом смысле, но также обладают важным свойством, которого обычно лишены военно-исторические хроники. У будущей писательницы события военного времени представлены с позиции живого человека, который не пытается скрыть свои переживания за маской холодного анализа. В каком-то смысле, хроники Линдгрен — это действительно записки домохозяйки, но это не умаляет их качества, а наоборот, позволяет основательнее понять, что такое война.
Перспектива Линдгрен предполагает, что основное измерение происходящего с человеком — близкие межчеловеческие отношения. По сравнению с этой перспективой, позиция любого беспристрастного аналитика – это позиция не успевшего прочувствовать жизнь и поэтому неумело имитирующего взрослых ребёнка, который наивно кичится тем, что он все знает о войне, потому что хорошо запомнил последовательность исторических фактов.
В своих дневниках Линдгрен помещает аналитику политических событий в каждодневный контекст, чередуя анализ международных происшествий со сводками из своей бытовой жизни – сообщениями о школьных успехах детей, о том, из каких блюд состоял рождественский ужин, о своих впечатлениях от велосипедных прогулок. Это можно счесть непрофессионализмом, но именно благодаря такому приему Линдгрен удалось совместить два искусственно разделяемых измерения, показать как они сосуществуют, отражаются и взаимоопределяют друг друга. Отвлеченные тексты о войне, из которых мы обычно черпаем о ней информацию, лишены обыденного измерения – поэтому нам сложно войну примерить на себя, осознав её как специфическое состояние каждодневной реальности.
Несмотря на то, что я давно интересуюсь темой войны, отчетливо понять, что она такое, мне удалось только прочитав дневники Линдгрен. Во многом потому, что мне довольно просто было увидеть в ней себя. В ходе чтения мне казалось, что она проживает мою жизнь, но в радикально ином измерении. Ее дочке, как и моей, исполняется 7, потом 8 лет, ее жизнь так же наполнена обыденными семейными заботами и писательством в свободное от них время. Еще в мироощущении Линдгрен чувствуется специфическая, свойственная и мне, весёлость. Но окружающий ее мир отличен от моего – ее озорной дух и жизнерадостность онемели из-за своей неуместности, они подавлены общим неизменным чувством ужаса от происходящего. Запечатленная в военных дневниках жизнь протекает на общем фоне всеохватывающей человеческой трагедии, отдельному человеку больше неловко радоваться, даже если лично у него есть для этого повод.
Именно “непрофессиональный” подход Линдгрен, акцентирующий внимание на повседневности и первичности близких человеческих связей, позволяет отчетливо понять, что война не сводится к военному противостоянию, а в первую очередь представляет собой кризис человеческих отношений. Это состояние, когда хрупкий мир рушится и человечность оборачивается своей иной стороной. Для Линдгрен война — это изобличение того факта, что “человеческая глупость безгранична”, а “человеческому садизму нет пределов”.
Перспектива Линдгрен показывает, что война не заключается в противостоянии добра и зла, в ней нет хороших и плохих, победивших и проигравших. Она значительно трагичнее – в ней проигрывают всё и навсегда. В предвкушении конца войны Линдгрен предостерегает от наивного ожидания, что “человечество будет счастливо сразу после того, как опять появится кофе”. Далее поясняя, что “… несказанно глубоких ран, нанесенных войной, не излечить чашкой кофе. Мир не вернет матерям их сыновей, детям — их родителей, жизнь маленьких детей Гамбурга или Варшавы. Ненависть не исчезнет в тот день, когда наступит мир, и те, чьих родных замучили насмерть в немецких концентрационных лагерях, ничего не забудут оттого лишь, что наступил мир”. Рассуждая так, Линдгрен предполагала, что после провозглашения мира вполне может оказаться, что “те, кто утратил жизнь, возможно, счастливее”.
После обнародования ее дневников, Линдгрен нередко обвиняли в русофобии и лояльности к нацистской Германии. Это обвинение несостоятельно. Ее ненависть была направлена на сам факт насилия. Она писала, что “все, кто хоть немного разбирается в России, осознают, что она виновна в таких же зверствах, как и организованные немцами”. Ко всем пострадавшим от войны, включая солдат противостоявших армий, она проявляла одинаковый уровень сочувствия: “Несчастные рядовые солдаты всего земного шара!”.
Сказки Линдгрен, её жизненные приоритеты, её перспектива, представленная в военных дневниках, как и её послевоенная социально-активная деятельность объединены единой целью — уберечь то, в первичности чего она не сомневалась — человеческую близость, угрожающе балансирующую на грани с садизмом. Линдгрен понимала, что без коллективного усилия, направленного на ее презервацию, мертвые всегда будут счастливее живых.